– I don’t think it’s black magic [47] , – покачала я головой, впрочем, думая то же самое и о самолетиках.

Но Доминик пожаловалась, что не знает, откуда мадам берет ингредиенты. Я хотела ей сказать, что у нее-то в шкафчике вообще один лук, но передумала. Чтобы печь блинчики, нужны яйца, сахар, мука, а в холодильнике нет ничего, кроме моего молока и десяти видов французского сыра, купленного Никой вчера.

– Maybe she keeps the ingredients in her room? [48]

Но Доминик покачала головой. Судя по всему, тема еды ее так интересовала, что она проверила и комнату мадам. Мда, загадочно.

– Yesterday... – начала я, а потом подумала, что не знаю, как по-английски «пепельница», и просто поманила Доминик рукой, снова возвращаясь в гостиную. Доминик освещала путь моим фонариком.

Я указала ей на пепельницу, но она была пуста. Тогда я показала на фотки дядек, под которыми вчера нашла письма, но теперь под фотографиями лежало что-то другое. Доминик посветила, и я снова еле подавила возглас изумления.

Под рамками фотографий дядек лежали наши собственные фото! Сделанные «полароидом». На них мы спали.

Мысли зароились в моей голове. То есть мадам приходила, пока мы спали, и сфотографировала нас. Зачем?!

Доминик только скорбно покачала головой. Наверное, в душе радовалась, что ее фотографии тут нет. Мне захотелось уйти из дома мадам. Что-то зловещее исходило и от двери в ее комнату, и от фотографий, и даже от фонарика. Наверняка старая ведьма его заколдовала. Иначе зачем ей настаивать, чтобы Доминик передала его именно мне?

Я снова поманила Доминик, на этот раз мы вышли на крыльцо.

– Listen! – прошептала она, – don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, like Sherlok Holmes or miss Marple... [49]

Я покачала головой. Как ни странно, мне совершенно не хотелось расследовать дело мадам. Во-первых, мне хватило вчерашней погони оборотня за нами. Я в Париж отдыхать приехала. И папа меня просил ни во что не влезать. Во-вторых, раньше я расследовала дела, которые со мной лично никак не связаны. А тут еще неизвестно, до чего доведет такое расследование... Не хотелось бы стать чучелом в гостиной мадам.

В общем, я отказалась, сославшись на боль в мышцах. Доминик посоветовала мне сделать растяжку, а у самой в глазах явно горела мысль о расследовании.

Я удивилась, как же мне не пришло в голову сделать растяжку. Пойду-ка я сейчас на детскую площадку. Вдруг и трейсера там встречу своего?

– I’ll do it myself, – решила Доминик, – I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case [50] .

– Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck! [51]

Я с облегчением отошла от крыльца домика мадам, перепрыгнула через большой ком земли, валявшийся на дорожке, в предрассветной темноте напоминавший дохлую кошку, и вдруг хихикнула. Просто представила себе нашу пухлую американку в клетчатой шляпе с трубкой во рту. Ну, настоящий Шерлок. Надо будет нарисовать.

На площадке трейсера не было, и я сначала расстроилась, а потом стала тренироваться в одиночку. Трюки, ой, то есть элементы, я выполнять сама не буду, а вот побегать-попрыгать-подтянуться я смогу и без всяких умников.

Но, когда я выполнила все, что вспомнила, для разогрева и растяжки мышц, у меня внутри что-то словно зачесалось. Ужасно захотелось куда-нибудь вскарабкаться или откуда-нибудь спрыгнуть.

Я решила залезть на детскую горку – с которой мы прыгали вчера. Все сделала, как положено, и совсем не забыла про руки: спружинила на них идеально. Ну, с моей точки зрения, конечно.

Я такую гордость ощутила! Вот это я! Круто же вышло!

Фыркая, подъехала желтая мусоровозка и принялась выгружать мусор из контейнера, на котором было написало «Cafe «El baguette». Прочитав надпись, я хихикнула, потому что выходило, что кафе «Багет», принадлежащее Злой Тетке с Крокодиловой Сумкой, находилось в мусорном баке.

Дядька в мусоровозке уставился на меня, и, чтобы повыпендриваться, я решила забраться на бревно. У меня получилось балансировать. Дядька улыбнулся и даже посигналил. Правда, тут же над черной дверью кафе открылось окошко, и кто-то сердито гаркнул по-французски. Дядька помахал мне и поехал дальше, забыв закрыть крышку бака. А может, оставил, чтобы проветрить.

Когда он отъехал, я решилась походить по бревну туда-сюда и с каждым шагом все сильнее верила в свои силы. Нет, я несоизмеримо крута. Как сказала бы Ника – кантбишно. Интересно, что сказал бы Грей? Наверняка похвалил бы хоть капельку!

После двух удачно выполненных элементов я решила куда-нибудь вскарабкаться. Для крыш, понятно, еще не доросла. Но дерево-то почему не освоить?

Возле площадки деревья были все какие-то дурацкие, почти без веток. А удачное стояло на другой стороне дороги, возле черного выхода из кафе, рядом с мусорным баком. Нижние ветки на дереве были толстыми, и на них можно было вскарабкаться безо всякого паркура. А с теми умениями, которые я уже приобрела (балансирование, например), я могу добраться до самой верхушки и осмотреть Париж сверху.

– Осмотреть Париж сверху, – пробормотала я с удовольствием, перебегая безлюдную дорогу трусцой, потому что помнила, что «останавливаться нельзя».

Я, правда, забыла, что живу совсем не в Париже, а в пригороде, ну это уже были мелочи.

Я подбежала к дереву и, ухватившись за ветки, вскарабкалась. Отлично. Полезла выше, хватаясь за ветки, которые становились все тоньше. Вдруг она из них хрустнула под моей ногой, я ухватилась покрепче за другую, но и та сломалась, а я полетела вниз, прямо в пустой мусорный бак.

Это только Винни-Пух летит долго в мультике, у меня все вышло гораздо быстрее и больнее. Пух, конечно, попал в колючки, но я здорово отбила себе все конечности. А когда грохнулась, то сверху захлопнулась крышка бака. Бам! Хорошо, что я успела прикрыть голову руками.

Я зажмурилась и пообещала себе, что больше никогда... никогда на свете... ни за что...

Приподняла головой крышку бака, но тут дверь кафе отворилась. Я так и замерла, с крышкой на голове. Из кафе вышел маленький вьетнамский мальчик в белой футболке. В руке у него был нож.

На вид ему было лет восемь-девять. Почему я решила, что он вьетнамец? Он был здорово похож на сына Анджелины Джоли, Мэддокса. Тот же печальный взгляд глаз, не совсем узких, похожих на рыбок, широкий нос и плотно сжатые губы, формой напоминающие букву «М». Я наблюдала за ним, чуть приподняв крышку бака. Он не замечал меня, он вообще ничего не замечал: по его лицу текли слезы.

Вдруг он поднял нож и ткнул им себя в левую руку, с внешней стороны, чуть ниже локтя. Показалась кровь. Тогда он размазал ее пальцем и двинулся вбок, туда, где было пространство между ящиком и стеной кафе.

Я не осмелилась шелохнуться. Вскоре он снова показался. Подошел к мусорному баку, но смотрел наверх, что-то бормоча. Я затаила дыхание, разглядывая его. Волосы грязные, все спутанные. На щеке – болячки. На шее на кожаном шнурке кулон – серебряный носорог. А по правой руке тянется шрам... Большой, грубый, белесый, какой бывает от ожогов...

Когда я увидела этот шрам, то все внутри у меня перевернулось, и я уже собиралась вскочить, напряженно вспоминая те французские слова, которыми смогу объяснить, что я делаю в мусорном баке. Скажу «паркур», наверняка он знает! Хотя какое отношение паркур имеет к мусорным бакам?! Ничего, главное – не спугнуть...

Но тут дверь отворилась, и на лице мальчика отразился такой испуг, что я снова замерла. Он закивал часто-часто, утирая слезы, бросился к двери и исчез за ней.

Я подождала еще некоторое время, потом тихонько открыла крышку. Легла животом на стенку бака и выбралась, стряхивая с себя прилипшие фантики от конфет и шкурки от фруктов. Раньше меня бы просто вырвало от отвращения, но сейчас мои мысли занимал только маленький вьетнамец. Почему он смотрел на небо? Встречал восход солнца?