Я проследила взглядом траекторию движения тележки и с ужасом заметила, что на пути у нее – только Ника, согнувшаяся над креслом Эльфини.

– Ника!

Но нет, она не слышала, потому что в ее ухо проклятая Эльфиня воткнула наушник!

– Ника! Берегись!

Я металась между креслами. Я не успею! Пока буду обходить средний ряд по проходу, тележка уже врежется в Нику! Почему никто не оттолкнет ее или не крикнет! Стюардесса что-то громко говорила, но Ника не слышала.

Тогда я подбежала к креслам, на которых сидел дядька в белом свитере с семейством, уперлась руками в спинки кресел и неожиданно перемахнула через дядькину жену и его ребенка, приземлившись на колени к главе семейства.

– Эй, в чем дело? – закричал он.

Не обращая на него внимания, я выставила ноги, уперев их в противоположное кресло, и прямо в мои колени со всего размаха врезалась тележка. Бамс!

Ох, как больно!

Но я выдохнула с облегчением. Я отделаюсь синяками, а вот Нике, такой худенькой от анорексии, досталось бы гораздо сильнее! Подбежал бортпроводник, откатил тележку. Какая-то тетенька помогла мне перебраться с дядькиных коленей на свое место.

Все затихли. И вдруг – зааплодировали.

– Что? Приземлились? – громко прокряхтела старушка, проснувшись.

Тут все захохотали и снова захлопали. Мне все улыбались, даже дядька в белом свитере, хотя он морщился и потирал колени, и его жена, хоть я и прыгнула на колени к ее мужу, и стюардессы, хотя лица у них все еще были испуганные (видно, не все у них, бедолаг, по плану идет), и оборотень (ну еще бы), а самое главное – Ника. Пару секунд она испуганно смотрела на меня, а потом подбежала, села на корточки и попыталась поднять мне штанину.

– Успокойся, хани, со мной все в порядке, – сказала я, улыбаясь изо всех сил, хотя мне было ужасно больно.

– You are my hero! [5] – провозгласила Ника и, подскочив, бросилась ко мне на шею.

Стюардесса, упустившая тележку, подбежала с извинениями, но ее слов не было слышно – так громко все мне кричали и хлопали. Эльфиня стояла на коленях на своем кресле и скандировала: «Какая же ты ЛАПОЧКА!»

А я снова глянула на дядьку, потирающего колени, и вспомнила того парня, который легко перепрыгивал через сумки. Если бы я научилась так владеть своим телом... Наверняка ведь можно этому научиться! Я раньше совсем не дружила со спортом, а вот Зет приучил меня к йоге, и теперь... Тьфу ты! Надо забыть этого Зета с его йогой!

Я тряхнула головой и улыбнулась Нике. Главное – она не сердится.

Глава 4,

в которой не без потерь мы добираемся до колючего домика

Наконец мы выскочили из самолета в аэропорту Шарля де Голля, написали по эсэмэске родителям о своем благополучном приземлении и побежали искать багажное отделение. Это оказалось не таким-то простым делом! В зале было несколько выходов конвейерной ленты, но у каждой на табло высвечивалось: «Багаж из Мадрида».

– Пять лент, – посчитала Ника, – и все выкатывают багаж испанцев?! Тут, что ли, футбольная команда приземлилась?

– Если так, пойдем возьмем автограф у Луиша Фиго? – подхватила я, но никаких футболистов, да и вообще испанцев пока не наблюдалось.

– Я не понимаю, – начала Ника, – а где же багаж из России?

Она зачем-то надела розовые перчатки, потом снова сняла их.

– Погоди, – успокоила ее я, – применим метод дедукции, изобретенный дедушкой Холмсом. Будем мыслить логически. Наверняка кто-нибудь из наших уже был в этом аэропорту и покажет, где выдают российский багаж.

Мы подошли к окошку, за которым ослепительно сверкало солнце, отражаясь от металлических крыш смежных с аэропортом зданий, и стали ждать. Вот появился дядька в белом свитере, поверх которого он накинул кожаную куртку, но он с семейством тоже принялся метаться у «испанских» конвейерных лент.

– Девчонки, – обратился он к нам, – вы не знаете...

– Сами в первый раз, – вздохнула Ника, но тут появились наши школьники во главе с Эльфиней и устремились к лестнице, которая вела на второй этаж. Под лестницей оказалась ниша, и в нее они все нырнули.

– Эврика! – воскликнула я, и, довольные, вместе с дядькой мы бросились за ними.

Однако мы рано радовались. Все-все сняли свои чемоданы с ленты, кроме Ники. Ее красавец-чемодан, с заклепками и узорами, потерялся!

– Отлично, – проговорила с яростью Ника, – превосходно... Просто кантбишно, и не смей меня поправлять!

– Это кантбишно, – уныло согласилась я, – пойдем заявим о пропаже.

Мы потратили три километра нервов, чтобы вдолбить администрации аэропорта, какой именно чемодан потеряла Ника. Никиных знаний хватило, чтобы объясняться по-французски, но оказалось, такие шикарные чемоданы теряются довольно часто.

«Или воруются», – подумала я, но вслух говорить не стала.

А потом – еще четыре километра нервов ушло, чтобы найти метро. Ну не было в аэропорту Шарля де Голля такой таблички! Кругом была только инфомация о пригородных поездах системы RER. Не знаю, что это за система такая, но нам-то нужно было метро!

Как назло, в этот момент позвонил папа. Мне пришлось глубоко вздохнуть и защебетать, что у нас «все абсолютно в порядке!» Хотя пока до порядка было далеко.

Я таскалась повсюду со своим чемоданом, и меня это не радовало, потому что я устала, а Ника таскалась за мной без чемодана, и ее это тоже явно не радовало.

Все, кто летел с нами, разошлись, и спросить было не у кого, пока я не заметила еще одного знакомого. Высокого старикана с длинной седой косичкой, в спортивном костюме и по-прежнему – босиком.

– Не ходи к нему, он крейзи, – одернула меня Ника.

Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!

Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER – это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».

Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!

Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.

– Она живет в пригороде, – сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил, – правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.

– А часто он ходит? – спросила я.

– О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.

– Спасибо, – с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.

– Какой же он классный, – сказала я Нике, пока мы покупали билеты.

– Фу, – поморщилась Ника, – ты ногти его не видела?

– Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек – классный.

– Осталось только влюбиться в него, – проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, – он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!

– Обожаю! – воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.

– О, хани, только не надо...

– Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!

Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.

Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах – короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.

– Эта техника называется throw up, – объяснила я Нике, – наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет – контур, другой – заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.